|
• Баллада о неверии
• Звонарь
• «Слегка насвистывают ставни…»
• «Вечер – ветреный корнет…»
• «Сегодня день, как жизнь, слепой…»
• Возвращение
• Юбилейное
• «Приснится синь, приснится блажь…»
• «Мы заботами заболочены…»
• Короткое письмо к советской интеллигенции
• «Дорoгой трепетно и рьяно…»
• «Навалился на улицы снег…»
• «Не спится мне, а надо бы уснуть…»
• «Утро косится воровато…»
• «Я верю, что святые купола…»
• Пьяная баллада, или Приглашение на танец
• «Часы напоминают мне наручники…»
• «Опять туман, как в сказке детской…»
• «Спросишь о чем, а в ответ только взгляд и молчанье…»
БАЛЛАДА О НЕВЕРИИ,
или открытое письмо XXIII съезду партии.
/В эпистолярном жанре/
Но мучительна и странна
Лишь одна дребезжит струна
А. Галич
Город незыблем ночами,
только дрожит временами
зданий уснувших огнями,
тяжким встречая молчаньем.
Между глухими стенами
камни ступень застенают,
звуки шагов разбросают,
эхом глухим отдавая.
Только шаги замолкают,
чувство то вновь возникает,
крепче отчаянье хватает,
давит меня и качает.
Время, расплавившись, тает,
тает, как снег перед маем,
медленно в ночь отступает,
все пустотой заливает.
О, как хочу я ночами
криком покрыть я молчанье,
но стенами, как сапогами,
раздавлен и страшно кричать мне.
День, начиная с рассвета,
медленно катит на город,
всюду читают газеты.
Я задремал ненадолго.
Днем это чувство глуше,
днем это чувство тише,
все-таки, если слушать,
можно опять услышать,
Можно почувствовать снова
то, что так тянет куда-то,
тянет покинуть город,
толпы, машины, плакаты.
Сколько же нужно терпенья
слушать – «Да здравствует! Браво!»,
все променявших на деньги,
все променявших на славу.
Тянет в зеленое поле
броситься вниз головою,
хочется вмяться до боли
в русскую землю щекою.
Чувство почти заключенья
многих из нас угнетает,
многие в тюрьмах неверья
выхода к вере не знают.
Мы не решаем на вече,
но ничего не забыли,
темными венами вещи
наши глаза не закрыли.
Ищем, но все не находим,
ищем – теряем скорее...
Так одиноко в пустые дороги
Вышли бойцы без идеи.
Помним, мы все не забыли,
как в предрассветные дали
другие бойцы выходили,
падали, снова вставали.
Только свинцом уплатили
вскоре их подвиги, пот их.
Вместо рассветов Россией
мрачные шли анекдоты.
Смерть – заместителю Ленина,
смерть – и главе Коминтерна.
В годы Гражданской изменник –
сам полководец победы.
Ну, завещанию Ленина
просто не вняли, допустим,
просто за власть столкновенье.
Было, так есть и так будет,
будет в любом государстве –
славы идеями цель
движет борьбою у власти.
Но дальше бесчинства сильней,
дальше намного страшнее,
черною буркой – рассветы,
чуть ни фашизма идеи.
Съезд? – Расстреляйте две трети.
Пишете? – Всех в заключенье...
Живопись, проза и стих –
только вождей прославленье
в форме, доступной для них.
То же – скульптура и драма.
Зодчества нет и на деле.
В музыке наша программа –
только Вано Мурадели.
Так по России блуждали
призраки средних веков,
даже науки страдали
в пламени жадных костров.
Степь оставляя отчизне,
сволочь доносы писала,
греясь поленьями жизни,
лес по России сжигала.
В партии все онемели.
В щепки леса превращали
только ли изверги Берии?
Только ли мнительный Сталин?
Может быть вы позабыли,
те, кто сидели у власти, —
в том аппарате насилья
ваше прямое участье.
В прошлом повинных в бесчинствах
место – не власти кормило.
За соучастье в убийствах
место – скамья подсудимых.
Вы, уничтожив улики,
скрывшись под именем «Ленин»,
учите нас и кричите,
снова идя в наступленье.
Вы просчитались немного –
мы от идей не зверели.
Тем, кто не верует в Бога,
трудно и в черта поверить.
С тем и блуждаем молчаньем,
страшным молчаньем неверья,
мы разворованы вами,
нам остаются мгновенья.
Нас заливает, качает
в море свершений, и Время
каждый к себе подгребает.
Только мгновению веря,
жизни свои раздавая,
ищем в мгновеньи спасенья,
сами себя затопляя.
Все мы уходим в мгновенье,
все мы уходим, как тонем,
в муки любовных волнений
и от себя, чтоб не помнить,
уходим в угар опьяненья.
Те, кто забыться не могут
водкой, футболом и твистом,
выбрав иную дорогу,
тоже уходят от мыслей.
Молча уходят от страха –
так, одиноко, особенно,
в храмы Великого Баха,
в драмы симфоний Бетховена.
Тот, кто всегда почитая
гений бессмертных мгновений,
все-таки сам пожелает
встать на дорогу творенья, —
тот оклеветан, оплеван,
тот обречен на гоненье,
если не скажет хоть слова
против высокого мненья,
против высокого вкуса.
Разве имеет значенье,
что у вождей об искусстве
нет никаких представлений?
Вы не забыли о старом?
Было. Но все не прошло.
Лезете снова с указом,
как нам творить, да и что.
Право какое имели
нас обокрасть на стремленьи?
Нет у нас веры идеям,
к которым идут с преступленьем.
Москва, 1964 г.
ЗВОНАРЬ
В.Буковскому
Все пожег закат.
Угольки окон
Тлеют, как обряд
Тусклых похорон.
Ночь сошла с ума –
Тишиной орет.
Скорчились дома
В улиц переплет.
Не стерпя обид,
Там, где храм святой,
Нищий так кричит,
Если он немой.
Колокольный звон
Лезет – нервов лязг,
Колебанье… вон…
Лестниц перепляс.
Гонит, мнет плечо
Город, шагом бел,
С вечера еще
Он офонарел.
Давит тяжело
Крест сильней грехов –
Сам сбивал его
Из своих стихов.
От себя куда –
Не уйдешь бегом.
Бьется звон в дома,
Словно в стену лбом.
Чьей тоски почин?
Кто в ночи зовет?
Колокольни клин,
Да народ орет.
А звонарь, как рок,
Свесился в пролет,
Как скрипач смычок,
Он веревку рвет.
Сжато тело в миг,
Словно крик, парит,
И его двойник –
Колокол дрожит.
Вьет спирали мир,
Ну да он забыл
Глянцевость квартир,
Гладкий смех могил.
И круги от рук
Все круги свели
В бесконечный круг
Спятившей земли.
Вот пришли – держись! –
Те, кто держит твердь,
Серые, как жизнь,
Серые, как смерть.
Им за это приз.
Разве дрогнет бровь?
По ступеням вниз?
Нет! По звездам в кровь!
Вверх по ним в ночи
Лез, срываясь, он.
Их не научить
Слушать сердца звон.
Падал – не упал.
Вот он, чуть живой,
И к груди прижал
Колокол рукой.
Помогают встать
Пять, а может шесть,
Остальным – плевать,
Так пришли – глазеть.
Толк ведут с умом,
Говорят, что псих.
Кто-то за углом
Выпил на троих.
Прочь от этих мест,
Как пророки встарь,
Я несу свой крест,
Колокол – звонарь.
Жмут дороги, бьют
Крики палачом –
Вас нигде не ждут!
Барахло почем? –
Смех – аминь толпы,
Горечь верст без грез,
Вехами столбы
Тоненьких берез.
Да надежд огни,
Да костры потерь.
Следом по пути
Память, как метель.
Крутит все сильней,
Разошлась всерьез,
Но оставить ей
Только слякоть слез.
И до Бога нам
Видно не дойти,
Только здесь и там
Люди по пути.
Не «по ком звонит» –
Звон зовет в ночи,
Горизонт горчит,
Трудно, но кричи.
Не унять запал –
Колокольный звон,
Коли в горле встал
Комом
шар
Земной.
Москва, 1966
* * *
Слегка насвистывают ставни
С листа, и чисто
Сплетает в скверах ветер стансы
И, верно, Листа.
О руки листьев, рвущих просинь, –
Аккорд в заборах!
Меня наощупь ищет осень,
Как будто в шорах.
Москва, 1966
* * *
Вечер – ветреный корнет –
Разодет в мундире синем,
Врет про блеск своих побед,
Осень сжав в объятьях сильных.
Просит ласковой любви
И подносит пунш заката,
Плюнув ветром на долги,
Мелочь звезд дает в расплату.
Осень сбросит руку-тень…
Вечер ждет отказ в ответе,
И булыжник деревень
Ждет корнета на карете.
Осень косит красный глаз,
Желтый колос распустив,
Осень просит десять глав,
На рассвете разбудив.
Москва, 1966
* * *
Сегодня день, как жизнь, слепой,
Какой-то муторный и тошный,
И ветер, дошлый, как конвой,
Все лезет в тощее окошко.
Сегодня серое число,
И с крыш сбегают фонари,
И дождь, щекочущий стекло,
Ничто не смоет до зари.
Москва, 1966
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Все чаще мне мерещатся скрижали
И кажется, что вечны все истоки,
Что всё о нас заранее сказали
Евангельские мудрые Пророки.
*
Опять на исповедь потянет,
А город гомоном аукнет,
В гражданство исподволь затянет
И строчкой на бумагу рухнет.
Опять прикинешься усталым,
Но тотчас вспомнишь о предтече
И, вздрогнув, скорчишься у ставень —
Поэзия — не красноречье.
Опять положишься на пылкость,
В минуты эти не до рока,
И на виске тревожной жилкой
Всю ночь пульсирует дорога.
Уснешь – и явится из мрака,
Как вдохновенье и отвага,
Свеча и призрак Пастернака,
Дорога Юрия Живаго.
Москва, 1967
ЮБИЛЕЙНОЕ
Подразлили к празднику елея,
Да заборы наскоро подкрасили,
Да в битком набитых бакалеях
Оставляли граждане по «красненькой».
А портрет великого предвестника
И вождя озлобленного люда
На воздушном шарике подвесили,
Чтобы был он виден отовсюду.
И орали лозунги по радио,
Листики бумажные мусоля,
Строчки, точно улицы, парадили,
Но не ради правды или соли.
Тягостным молчаньем обходили
Пытки и смертельные исходы –
Все, что искалечил по России
Истовый «помазанник народа».
А его приспешников бывалых
Все свернуть на старое свербило,
Им покоя слава не давала,
Жажда силы души бередила.
Им доходы создали наветы,
Повышенья в чине приносили.
Вешаться бы надо – по Завету,
Да осин не хватит по России.
Бывшие чекисты увлеченно
Вспоминали в тепленькой квартире,
Как стреляли раньше в заключенных,
Словно по зверькам в грошовом тире.
И с великой датой сообразно,
Закусивши в кои веки сытно,
Пили водку граждане не праздно,
А всерьез и как-то деловито.
Не хотелось думать об обмане
Победившим в битве под Москвою,
О делах неладных в нашем стане
И делиться сдавленной тоскою.
О парижских думали гостинцах,
О своем растущем гардеробе
И о том, что выкинут пекинцы
Шутку нехорошую по злобе.
А в тюрьме Лефортовской, в несчастье,
Те, кто правду сдуру сделал целью,
Всё амнистий ждали, как причастья,
К празднику и общему веселью.
Но орали лозунги по радио,
Листики бумажные мусоля,
Строчки, словно улицы, парадили,
И молчал народ о произволе.
Лишь портрет великого предвестника
И вождя взволнованного люда
На воздушном шарике подвесили,
Чтобы был он виден отовсюду.
Москва, 1967
* * *
Ю.Даниэлю, А.Синявскому, Ю.Галанскову, А.Гинзбургу
Приснится синь, приснится блажь,
И всё покажется ничтожным:
Мы – рьяный пыл, мы – пьяный раж,
Вираж планеты безытожный.
Но что-то снова бросит в дрожь
На нелюдимый лист бумаги,
И ты души последний грош
В незлобной выплеснешь отваге.
Но у поэтов нету прав
(Страну согнуло бремя цели) –
На слов призыв под звон литавр
Имеют право лишь лакеи.
И как с иконы поздний слой
Рукой дрожащею снимают,
Снимать нам ложь, как с язвы гной,
Черты России очищая.
Москва, 1968
* * *
А.Галичу
Мы заботами заболочены,
Очертила нас четко очередь,
И не хочется быть за бортом нам,
В донкихоты идти не хочется.
Все на свете ведь перемелется,
Так как мельницей мир вращается,
Ветер времени не изменится
От прекраснейших наших чаяний.
От обид кричать не положено,
А положено челобитничать,
Непреложное все изложено,
Если хочешь жить – надо скрытничать.
Надо скрытничать, надо каяться
В том, что было, и в том, что не было,
Только небо в глазах качается,
Небо тоже чего-то требует.
Вот и кинулся он, вот и бросился
В безнадежный бой и неравный,
Хоть и волосы не без проседи
И здоровьишко в неисправности.
Обвинили его в человечности,
Били кривдою так, чтоб корчился.
Мол, чего он связался с Вечностью
И с Бессмертием в заговорщиках.
От обид кричать не положено,
А положено челобитничать,
Непреложное все изложено,
Если хочешь жить – надо скрытничать.
Новосибирск, 1968
КОРОТКОЕ ПИСЬМО
К СОВЕТСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Не судите же, да судимы
И осуждены вы окажетесь.
Просто время необратимо,
Станет тайное явно каждому.
Просто память невыносима,
Хоть ее и выносят заживо,
Не залечена рана гримом,
Хоть и кажется – все улажено.
И молчание не обманет,
И грядущее поколение
Вас ни славою не помянет,
Ни торжественным песнопением.
Не судите, да не судимы
Вы по кодексам нашим будете.
Только вечность проходит мимо,
Так незримо и так безудержно.
Так и думайте только «с ведома»,
Точно следуя указаниям,
Так молчите же до последнего,
Вплоть до вечного до молчания.
Только приговор ради истины
Правды именем будет вынесен,
И не выпросить вам амнистии,
Не спасет вас, как прежде, вымысел.
Не судите же, да судимы
И осуждены вы окажетесь,
Просто время необратимо,
Станет тайное явно каждому.
Москва, 1968
* * *
Дорóгой трепетно и рьяно
Россию вновь читаю я.
Стоят церквушки деревянные,
Как расписные вензеля.
Стоят соборы, как заглавие,
Храня рассказ про старину,
Про то, что трепетно прославило
В века печальную страну.
Леса им стали переплетом,
Их контур, полный простоты,
Напомнит то, что позолота
Должна идти лишь на кресты.
Наземным северным сиянием
Светлее высится собор
И, словно с вечностью свидание,
Прервет ненужный разговор.
С погоста к далям сумасшедшим
Кривые тянутся кресты –
Следы давно от нас ушедших
За темный полог пустоты.
Звенят сосульками березы
И тают, канув в синеву.
Колокола дрожат, как слезы,
И застывают на ветру.
Меня же все в разъезды носит.
А птицы тянут к небу клюв,
И наступает снова осень,
Свои хоругви развернув.
Москва, 1968
* * *
Навалился на улицы снег,
Подминая дома под себя,
Целый город в смятенье поверг,
На лопатки бросал, теребя.
Перепутал он все, разметал.
Сбились с толку, столкнувшись, дома,
Он смешал угловатый квартал
И приниженные терема.
Наспех белыми нитками сшил
Небосвод с одуревшей землей,
Пронизал его насквозь до жил,
Ворошил и приказывал: «Стой!»
Злобным воем машины зашлись,
И, таращась глазницами фар,
Колотились они не на жизнь
О глухой ледяной тротуар.
И о стены метели крутой,
Как в покоях больной о кровать,
Бились люди впотьмах головой,
Словно некуда было бежать.
Навалился на улицы снег,
Подгребая дома под себя,
Целый город в смятенье поверг
В невеселый денек января.
Москва, 1968
* * *
Не спится мне, а надо бы уснуть
(Как душен воздух лагерной палаты),
Не пишется, а надо вырвать суть
Из сердца, расщепив его, как атом.
Я жив еще. Вы слышите, я жив!
Не для нажив, не просто ради смеха.
Как надо мной судьба ни ворожи,
Я для нее пока еще помеха.
И право же, зачем себя беречь,
Зачем прослыть бояться иноверцем –
Безумная игра не стоит свеч,
Но стоит же она шального сердца.
Тюмень, лагерь, 1969
* * *
Утро косится воровато,
Снег сверчком под окном скрипит,
Тень, как узник мечась, обратно
Возвращается с полпути.
Сны, как розы за ночь засохнув,
Распадаются на глазах,
Бой курантов разводит вохру,
Задыбевшую на часах.
Сходят пятна фонарной сыпи
С лика улиц, как пот со лба…
Вот и с этим рассветом свыклись,
Как с махоркою голытьба.
Москва, 1974
* * *
Я верю, что святые купола,
Затертые угрюмыми домами,
Нам прозвенят – мы с вами, с вами, с вами,
Запечатлеют наши имена.
Вена, 1976
ПЬЯНАЯ БАЛЛАДА,
ИЛИ ПРИГЛАШЕНИЕ НА ТАНЕЦ
Только песней славится душа!
Остальное – трын-трава запоя.
Выкинь-ка, девчонка, антраша,
Что-нибудь цыганское такое.
Разлетись по алым лепесткам,
Закружи, как кружит доля наша
По полям, психушкам, по холстам,
По дорогам злым и бесшабашным.
День и ночь с судьбою на ножах,
Козыри назло – сплошные пики,
Не гляди на этих парижан,
Мы их перекупим, перекрикнем.
Мы из мира треснувших корыт,
Им ли с нами лихостью тягаться…
Звон в ушах такой, как звон копыт
Конной с Александровского плаца.
Струны рвет, как вожжи, гитарист,
Как лихач на скользком повороте.
Дни пройдут и рухнут вниз под свист,
Словно невский лед в водовороте.
Пусть его гитара от тоски
Даже перепутает аккорды,
Мы тебе дадим на гребешки,
Мы, пойми, совсем иной породы.
Взять бы вот химер, ты нам поверь,
Тех, что заскучали в Нотр-Даме,
Да на водопой свести к Неве –
Светлыми запели б голосами.
Только там на нашу на беду
Все давно просеяно сквозь сито.
Конь остановился на лету,
В воздухе висят его копыта!
Только песней славится душа!
Остальное – трын-трава запоя,
Выкинь-ка, девчонка, антраша,
Что-нибудь цыганское такое!
Париж, 1978
* * *
Часы напоминают мне наручники,
Их каждый оборот мне вены рвет.
Со сколькими друзьями мы разлучены,
И сколько впереди разлуки ждет…
Париж, 1979
* * *
Опять туман, как в сказке детской...
И пахнут порохом зрачки.
Не отмахнешься фразой меткой
Ни от любви, ни от тоски.
Париж, 1981
* * *
Спросишь о чем, а в ответ только взгляд и молчанье,
Я, как впотьмах, как в неведанной ране глуши.
В черных глазах не найдешь даже тень очертанья
Верной ли мне или вовсе неверной души.
Париж, 1981
|
